Льется музыка светлой печали
+ + + Заядло мы курили, пацаны, Воина гремела, всё дышало фронтом, И не был он окраиной страны, Посёлок сахалинский, - нет, и он там, В окопах, мёрз, в атаку шёл, горел В подбитом танке, в канонаде жуткой Бежал от взрывов, и с бойцами ел, Ну а поев, варганил самокрутку.
И пацанва крутила ловко так Тугую папироску, послюнявив Газетки краешек, и был мастак Любой из нас курить. В той дальней яви Себя, мальчишку, вижу я порой, И так охота снова затянуться Мне самосадом! Воздух фронтовой Втянуть всей грудью, в детство окунуться, Как в речку с драгоценною водой, До блика всю её окинуть взором... Вон курят пацаны. – Здоров, Седой! Разжился самосадиком? Дай сорок.*
+ + + Облетает черёмуха. Цвет Белой кипенью пышет под кроной. Я иду. Ветерок полусонный Ароматами льётся в рассвет. И вдыхаю я, словно нектар, Терпкий запах июньского утра, Снова юн я, а вовсе не стар: Как природа устроена мудро!
Был мальчишкой и ветки ломал, Будто в пену, лицо окуная, Жизнь прошла, ну а запахи мая Будоражат – и вновь я удал.
Вновь, как в детстве, влетаю в рассвет, Где черёмух увядшие лона, И струит ветерок полусонный Вереницы безоблачных лет.
УПАЛО ДЕРЕВО
Упало дерево. Упал Тот ясень на аллею: Пожил на свете, старым стал. И я живу, старею.
Вот так же грохнусь где–нибудь На пол ли, на асфальт ли, И не помогут мне вздохнуть Ни порошки, ни капли.
Обломки веток и ствола... А был когда–то ясень, И крона пышная цвела, И весь он был прекрасен.
И вот лежит замшелый ствол, Корявый и облезлый. Неужто жил, дышал и цвёл, Купался в синей бездне? Неужто в нежности лучей Он наслаждался, таял? Пожил на свете, а зачем? Убей меня, не знаю.
*** И вот свисток – вагонов лязг, И дрожь твоих объятий Так сладостна! И не разъять их, Не расцепить, я весь завяз В их нежности и в их испуге; Удары сердца твоего, – Я слышал все до одного, – Всё – в них, в объятьях... Пламя вьюги У ног металось, и полна Душа, словно цветок нектаром, Одной тобой... Теперь вот старым Я стал, и нет тебя, жена.
УТКИ ПРИЛЕТЕЛИ
Мартовские тёплые метели На Амуре сонно улеглись. Что там, в небе? Огласилась высь: Утки, утки! Утки прилетели!
И каким их ветром принесло? Прилетают к нам они в апреле, Но сегодня – первое число, А они – гляди–ка – прилетели!
И вот–вот рванётся ледоход, И наш Батюшка задышит днями, И в лиман футбольными полями Заторопится амурский лёд.
На закрайке льдины сели утки, Как по ниточке, сидят, а вон Повалили стаями в обгон, Словно простригая воздух чуткий Крыльями… Помашем им рукой. Люди, что вы нежитесь в постели? Выходите – утки прилетели! Праздник на Амуре, да какой!
*** Ты ко мне появилась из тьмы, Твои волосы мятою веют, И Байкал за ресницами... Мы, – Словно вкопаны: ноги немеют. Целый день без тебя – куча дел – Зарывался в газетной текучке: Сорок строчек – в досыл, а глядел На часы уж… Но солнечный лучик Жил в душе и пером он водил, Сорок строчек, а мне – на аллею!.. Наконец–то, – как конь без удил, Я свободен! .. И мятою веют Твои пышные волосы, в них Мягко пальцы мои окунуты... Жизнь в сравнении с вечностью – миг, Ради этой минуты.
*** Кивни, кивни издалека... Ты мне ни слова не сказала, И, словно перышко, легка, В толкучке актового зала Ко мне явилась; бал шумел, Дыша студенческим азартом, И в пыл разгорячённых тел, Как пятиклашку из-за парты, Меня за руку повела И в волны вальса окунула, Ты всех прелестнее была В разливе праздничного гула. Кружил, кружил тебя и я Легко, ни капли не робея, И блеск из–под ресниц струя, Ты, словно сказочная фея, К себе влекла, твоя рука Дрожала чуть... В туманной дали, – Минули годы, – кружим в зале, И ты, как перышко, легка.
*** Если б ты знала, как одному Пусто на свете!.. Так поднакатит – одел бы суму... Да не осветит В поле тропинку звезда, не взблеснёт Небо ночное: Сердце как будто попало под гнёт, Ноет и ноет. Я по ночам, словно бы наяву, Всё обнимаю Плечи твои, и зову, и зову, Знаю ведь, знаю: Тяжким молчанием будет ответ, И я ночами Слушаю музыку прожитых лет... Нежит лучами Голос твой милый: "Помчали к реке'" – Слышится в рани... Годы идут, а следы на песке Манят и манят.
*** – Поцелуй меня. Да нет, не так – Конвульсивно, жадно. – Нет, – сказала ты, – хочу прохладно, Так хочу или совсем никак. – Поцелуй, как в памятную ночь. Ах, как он терзает, Поцелуй твой! – Да, а я босая По колючкам убегала прочь От тебя, а ты меня настиг, Полонил в объятьях И понёс, и , боже, моё платье Заголилось, – не забыл тот миг? Я не знаю как, но жало губ Я в твои вонзила, Только так тебя остановила... – Признаю, я был позорно груб, Но сейчас–то, дорогой палач, Ну хотя б вполсилы , Поцелуй, чтоб душу занозило... – И, как рысь, ты кинулась: – Не плач!
НА ТАНЦПЛОЩАДКЕ
Губы вишнями рдеют Над ручейком эмалевым, Из-под ресниц… Но где я Видел блеск этот палевый?
– Можно с вами? – и вместе мы Чудной жизнью живём, Под журчащими листьями В вальсе Глинки плывём.
И тону в лунной дали я: Этот палевый блеск... Эта чуткая талия И сиянье небес!
Отведу я – судьбу? – её На скамью и уйду – На свою голубую За туманом звезду.
Но один уголочек Есть в душе для чудес: В тихой заводи ночи Нежный палевый блеск.
*** Девочка тринадцати годков, Бабочке тропической подобна, В мир явилась ты, и в нём легко, Весело порхать, и он незлобно, С умиленьем на тебя глядит, Словно бы любуясь завитками Золота волос, и вздох груди Уж двумя отмечен бугорками.
Вот и ты взглянула на меня, Взгляд невинен, но я чую, чую, Как лучатся искорки, маня, И, заворожённый, к ним лечу я. Но, одёрнув мысленно себя, Улыбаюсь: ну куда ты, старый, Встрепенулся, словно лось, трубя, А бренчишь рассохшейся гитарой.
*** Всю ночь сидели у пруда С тобой на парковой скамейке, Мерцала звёздами вода, А я глядел, как вились змейки В твоих глазах: они, лучась, Словно вьюны, в меня летели, И света звёздного качели Несли, несли, какой уж час, Туда, где дышит окоём, И я, заворожённый взглядом, Казалось, таял, таял в нём, И ты была по–детски рада; Была со мной – как на духу, И змейками во мне резвилась... Ниспосланная небом милость. За что? Понять я не могу.
НОВОСТРОЙКА
Золотая пудра! Золотая пудра Солнцем пересыпаны у девчонок кудри.
Русое раздумье – чистые протоки, Словно бы прозрачны, словно бы глубоки.
Под рукой любимой как они б взбурлили!.. Но идёт уборка под завесой пыли.
На балконе воздух изнывает лаской. И туда – девчата, и со ртов – повязки…
Смеха–звона груды сыпанули в утро: – Ой, девчонки, гляньте – золотая пудра!
Зеркалами окна – все, как есть, блондинки, В коготках по солнцу у любой пылинки.
И ресницы прыщут светом золочёным, Только губы свежи, губы, как пионы.
ВЕЧЕРНЯЯ ШКОЛА
– Ну, Галя, иди, – обернулся он, – Живо стягивай комбинезон. Он – это Юрка, девичий кумир, Маляр-виртуоз, маляр-ювелир. Он красок открыл ей волшебный мир, Он – её бригадир.
О юный романтик, о робкий чудак, Как он бледнел, приглашая в кино... А за окном и правда темно, И надо бежать, но как?
Семь часов белили подъезд, Семь часов – как один присест. И бригада сказала: "Всем Остаться ещё на семь".
Дом «живой», уже дышит он, В нём – тепло их усталых рук, В мир глядит очарован вдруг Неба вскинутой вышиной.
Птицы, ветры над ним летят... И решимостью дрогнул взгляд: – Не пойду! – в комбинезон рука, – Школа пусть подождёт… пока.
А девчата? В глазах укор. Юрка вспыхнул, как метеор: – Ну, а мы говорим – шагай!
…Искру высек дугой трамвай. Едет Галя, к окну припав, Молча трёт о глаза рукав: «Я потом... я приду… скажу... Завтра вам дневник покажу, Я за всё…» Полыхнул неон Кинотеатр... как далекий сон. Улыбнулась: «Эх, ты, чудной! Так неловок в тих со мной. Только я у тебя в плену, Пригласи меня, слышишь? Ну?»
*** Глаза лучистые, чернее угля, Что блеском осыпаете меня? Не сердца ль стук вам подсказал, не нюх ли, Что близок вам я, и в ответ огня Вы ждёте иль хотя б весёлой искры, Что трепетом вам душу вспламенит И дальним эхом отзовётся близко, И вспыхнет алой нежностью ланит.
Ах, очи милые, как много вас вокруг Агатовых и пепельных, и синих, И взглядов музыку ещё мой слух Вбирает, пышной осенью осиян. Но грустная улыбка шевельнёт Волну души: всё было, было, было... Душа жива, она ещё не лёд, Волна её бежит, но как остыла!
У МОГИЛЫ ОБУХОВОЙ*
Могильный камень меньше валуна, С арбуз, и в металлической оправе К нему портрет приставлен. Да, она. Она, великая, под стать державе.
Обухова. И... камешек такой, И в сердце словно бы кольнуло шилом: Не заработала, не заслужила Достойный Камень к урне гробовой. Ну что ж, из века в век художник беден, Чему тут удивляться, это так, Не герцогиня же она, не леди, Чтоб мавзолей стоял, как особняк.
А камень мог бы унести под мышкой Обычный человек, не великан. Всё простенько у нас, к чему излишки, И кладбище само не на века.
Всё тлен... «Не пробуждай воспоминаний, – Я слышу вечное, – минувших дней, Не возродишь былых желаний В душе моей, в душе моей…»
О господи, и красотой и силой, Он вновь пленяет, голос неземной: «Не пробуждай..» – я слышу из могилы, И властвует, как демон, надо мной.
Чарует, околдовывает душу, И, потрясённый, я стою в тиши, Всю жизнь бы так стоял и слушал, слушал, Пронизанный до донышка души.
Могила эта, знаю, будет сниться. Ну что ж, такой удел актрисе дан. Зато какое место у певицы: Неподалёку Чехов. Левитан!..
А Моцарт с бедняками в общей яме. Попробуй-ка теперь её найди. Не осыпали гения цветами, Их на холодной не было груди.
Расстёгиваю ворот: что–то тесно, И не уйти, не скрыться от вины. Спасибо Родине хотя б за место Вот тут, у Новодевичьей стены. 1974 + + + Да, Изабелла Юрьева была Эстрадною певицей. Её голос Парил, как два распахнутых крыла, Весь изливался, чувствами не холост.
Он струны ваших душ перебирал, И, откликаясь, ликовали души, И возносился в небо их хорал, И слушал бы ты Юрьеву, и слушал...
Но вот перед комиссией стоит, – О дрожь колен! – любимая певица, Как девочка, смущённая на вид, Неужто Юрьева? Иль это снится?
И голос Барсовой: "Что будем петь?" – Да, оперная дива – председатель , И Юрьева, – о легче умереть, Как шаг – в трясину, и не видно гати, – Поёт всем сердцем... И допустят ли, – Она дороже жизни, – на эстраду? Туман, туман неведенья вдали... Но голос жив! И большего не надо.
Комиссия – раз в год, ну а за год Вдруг угольком твой божий дар погаснет... Но голос жив, и это ж праздник, праздник! Замри, эстрада, Барсова идёт!
А что сейчас? С приёмничком в постель Ложусь я и сказать «спокойной ночи» Себе,– желанье душу точит, – Так хочется под белую метель Романса; голос горней чистоты Услышать, и чтобы живое чувство Стих излучал!.. – Но всё хиты, хиты, Корёжащее душу лжеискусство.
Убогие бесплотные стихи, А «звёзды» безголосы, бесталанны, Бесстыдно падки до небесной манны, Но ко всему небесному глухи.
А публика взирает благосклонно, И ночью умиляется, и днём: Ах, звёзды! Ах, и с ними примадонна! О Господи, скажи, куда идём?
+ + + Восходом дышит окоём, Амур во льду, и чуть светает, И левый берег, проступая, Златится розовым огнём.
Висит Венера над Землёй, Звезда любви, звезда печали. Ах, как она струит лучами В морозец позднею зимой!
И, словно ею обогрет, Хехцир волной гигантской стынет, Один, один стоит в пустыне В раздумье миллионы лет. Я появился тут на миг, Впорхнул, как мотылёк–подёнка... Запечатли сиё, мой стих, Разлейся жаворонком звонко.
Схвати Амур, схвати Хехцир , Схвати Венерино сиянье, Я знаю: сгину этой ранью, Но ты звени, как бубенцы.
+ + + Надо мною плывут облака, Как дымы, размываясь но кромкам, И мне чудится: нежно, негромко Льётся музыка свысока.
Это что, облака музыкальны? Иль их души озвучил апрель, – Словно падает с крыши капель И звенит голосочек хрустальный?
Или плыли над тундрой они, Где метелью снега завывали, И теперь эти дальние дали Окликают и ночи, и дни?
Но кому же, кому облака, Проплывая, несут эти звуки, Иль печальные ноты разлуки Над планетой проносят века?
Нет ответа. Гляжу в небеса, Льётся музыка светлой печали, Словно в душу из облачной дали Дорогие звучат голоса.
+ + + Что со мной? Я опять не усну, И ладонь под затылком. Всё весна... Не вали на весну, Сердце бьётся так пылко!
И рождается из темноты Лик знакомый, небесный, И застыл в созерцании ты, И в груди твоей тесно.
Золотится теплинка в очах Ослепительно–синих, И ты словно сияешь в лучах, Ими нежно осиян.
Я лежу и никак не унять Синих глаз наважденье, И охота опять и опять Надышаться сиренью.
Что со мной? Неужели болезнь Та, что ждут, как награду? Полно, плюнь ты и в пекло не лезь: Всё уж было... не надо.
РУЧЕЙ
Выдался серебряный денёк, Снежной бахромой припорошило Голые деревья, но потёк, – Неужели? – Да, ожил, ожил он!
Растопило солнце корку льда, И – гляди-ка – прыгает, резвится, Скачет между кочек: «Ты куда?» И светлеют у прохожих лица.
По оврагу он несётся вскачь, А осины, липы, вербы голы, Ну а он-то, озорной лихач, ; Мчит вовсю через леса и долы.
Был и я таким же вот лихим С голосом задиристым и звонким. Шла война, и я читал стихи, Словно по фронтам шагал с Твардовским.
ВЬЮНКИ Так неожиданно. Они? Они! Те самые вьюнки, еще в штанишках Детсадовских, – ах, золотые дни! – На них глядел я, удивляясь: ишь как По изгороди лезут они вверх И не боятся… А цветки на ножках, Как граммофончики, и льётся смех, – Мне чудится, – о-ёй, такая крошка, И так смеётся, думаю, и мне Легко и радостно, и мир окружный Цветист и ярок в милой стороне, Обнять её бы всю и уж не нужно Мне больше ничего!.. А ну взгляни, Неужто граммофончики из детства? Конечно же, они! Они, они!.. А жизнь прошла и никуда не деться.
ХОТЕЛ ЛИ ТЫ?
Ты в душу загляни свою – бог мои! Чего там только нет – и ложь, и лесть, И зависть, и тщеславие там есть, И алчность, и любовь – с такой сумой Тащиться по Земле несладко; но Богач ты или, горемыка, сир, Но ты попал в жестокий этот мир, Теперь вертись, хотя и мудрено Вертеться в нём, иль зелен ты, иль сед; Ты – словно в джунглях, продирайся сам: То крокодил в засаде, то оса Нацеливает жало, а то след Берёт удав... И ты порой без сил, Измотанный, бредёшь – и так года... Ну говори, хотел ли ты сюда? Хотел ли я? А кто меня спросил?
+ + + Тебя увидел я – о день! – И словно в сад ступил, В озоном бьющую сирень – Так был он сердцу мил, Весь облик твой! Сияньем глаз, Сквозною синевой Пронизан я, – но только раз С улыбкою живой Ты вскользь взглянула на меня И мимо проплыла, Игривой талией маня, Беспечна и мила. А я – увы! – был юн и глуп, Боялся красоты: Изгиб бровей и очерк губ, И локоны круты, И взгляд открытый и живой Глубоких синих глаз... – Обдал, как жаром, облик твой, Я в нём завяз, завяз! Пошевелюсь во сне – и он Наплыл, заполонил... То ли он – явь, то ли он – сон? Но мил, но мил, но мил!
ДАВАЙ УВИДИМСЯ
Давай увидимся с тобой, Пускай окутает нас вьюга Тех давних лет, почуем друга И ты, и я, и с головой Уйдем в воспоминанья лет, Когда невинными мы были, И как без памяти любили, Не зная ревности и бед. Сознайся же, ты не нашла Родной души, а променяла Меня – любил тебя он вяло, И ваших чувств остывший шлак – Куда теперь он?.. Посидим За чашкой кофе, потолкуем. Тебя, нескладную такую, Любил я и тобой любим Был, знаю…Ну давай, и нас Свиданье это не обяжет Уж ни к чему, не дрогнет даже Аккорд души: огонь угас.
* * * Мне б снова пальцы окунуть В волну твоих волос... Вдохни их свежесть, даже чуть, – И уж понёс, понёс Тебя, лаская, ветерок, Как семечко ольхи, В страну просёлочных дорог, Где пишутся стихи. И там весёлый, молодой, В душе – словно колосс, Летишь в метели золотой Льняных твоих волос. Струит их тонкий аромат Благоуханье ив, И под тобой леса шумят, А ветерок, игрив, Несёт тебя уж над рекой, Над россыпями кос... Вот сон навеяла какой Волна твоих волос.
+ + + Запечатлён во мне твой облик милый, И годы не сотрут его, поверь. Не надо знать, какая ты теперь, Тебя я буду помнить до могилы – Ту, волоокую, с теплинкой в ямках У края губ, с улыбкой озорной Во взоре, – как в кошачьих лапках, Был мышкой в нём, – но, словно бы луной Освеченный, он над моим лицом Летел, как отблеск магниевой вспышки... Его и там, под гробовою крышкой, И пылких уст, и жадных рук кольцо Мне не забыть. И вот твой голос зыбкий Сквозь толщу лет, завесу немоты... Нет, не хочу, чтобы явилась ты С потухшею и жалкою улыбкой.
ТЫ МНЕ МИЛА
Минули годы, я листаю Страницы отзвучавших лет… Они летят во мне, как стая, Гусиным клином, и вослед Я им гляжу и ясно вижу Твоё лицо и осень глаз, Они меня всё нижут, нижут И через годы, и сейчас. Но нет, и всё-таки не ты Мою заполонила душу, Мы небесами не свиты, А потому всё глуше, глуше Звучали чувств колокола И, наконец, замолкли... Всё же, Хоть не любил тебя до дрожи, Ты мне мила, ты мне мила.
+ + + Гляжу в твои усталые глаза. Сжимаюсь весь: они полны печали. Я знаю, застилает их слеза, Когда ты в одиночестве ночами Глядишь в осенней ночи черноту Так отрешённо, так окаменело, Как будто роковую ту черту Переступив; оно белее мела, Твоё лицо, и напряженье лба, И складки меж бровей у переносья... А что в душе? Призыв или мольба? И словно бы незваная ты гостья Тут, на Земле, и видится закат Постылой жизни – тусклой, одинокой, И всё одна... Ну капельку услад, Пока ещё игриво вьётся локон, Пошли, о небо! Слышишь, я молю, Хоть капельку, одну, умру иначе, Ну дай, её с тобою разделю... О небо, дай!.. А я гляжу и плачу.
*** Ну что тут скажешь, ты красива, Зелёным блеском плещет взгляд, И норовит меня игриво Поддеть, но на таких наяд Я нагляделся, и не в силах Их чары душу вспламенить. Мне снится облик, облик милый, И чувств серебряную нить Струю к израненному сердцу Пожившей женщины, она С грустинкою: хватила перца Любви и уж не влюблена. Осенней стужей облик тронут, Плывут во взгляде облака Куда-то вдаль, куда-то в омут... А ты блистательна пока.
*** Стихи мои, вы, как этюды Шопена, лейтесь в тишине, Их звуки дивные оттуда, С небес, и душу полнят мне. Я вас насильем не обижу, Я по наитию пою, Пою о том, что сердцу ближе, Что в душу тянет колею, Кого с дрожащими устами Обнял бы и прижал к груди... Стихи мои, в могильной яме – И там, – да Бог меня суди, – Я буду знать, что перед вами Я чист, как стёклышко, и вы Перед обидными словами Не преклоняйте головы. . |
№ 29, октябрь 2011 >