Льется музыка светлой печали

 

+ + +

Заядло мы курили, пацаны,

Воина гремела, всё дышало фронтом,

И не был он окраиной страны,

Посёлок сахалинский, - нет, и он там,

В окопах, мёрз, в атаку шёл, горел

В подбитом танке, в канонаде жуткой

Бежал от взрывов, и с бойцами ел,

Ну а поев, варганил самокрутку.

 

И пацанва крутила ловко так

Тугую папироску, послюнявив

Газетки краешек, и был мастак

Любой из нас курить. В той дальней яви

Себя, мальчишку, вижу я порой,

И так охота снова затянуться

Мне самосадом! Воздух фронтовой

Втянуть всей грудью, в детство окунуться,

Как в речку с драгоценною водой,

До блика всю её окинуть взором...

Вон курят пацаны. – Здоров, Седой!

Разжился самосадиком? Дай сорок.* 

 

+ + +

Облетает черёмуха. Цвет

Белой кипенью пышет под кроной.

Я иду. Ветерок полусонный

Ароматами льётся в рассвет.

И вдыхаю я, словно нектар,

Терпкий запах июньского утра,

Снова юн я, а вовсе не стар:

Как природа устроена мудро!

 

Был мальчишкой и ветки ломал,

Будто в пену, лицо окуная,

Жизнь прошла, ну а запахи мая

Будоражат – и вновь я удал.

 

Вновь, как в детстве, влетаю в рассвет,

Где черёмух увядшие лона,

И струит ветерок полусонный

Вереницы безоблачных лет.

 

УПАЛО ДЕРЕВО

 

Упало дерево. Упал

Тот ясень на аллею:

Пожил на свете, старым стал.

И я живу, старею.

 

Вот так же грохнусь где–нибудь

На пол ли, на асфальт ли,

И не помогут мне вздохнуть

Ни порошки, ни капли.

 

Обломки веток и ствола...

А был когда–то ясень,

И крона пышная цвела,

И весь он был прекрасен.

 

И вот лежит замшелый ствол,

Корявый и облезлый.

Неужто жил, дышал и цвёл,

Купался в синей бездне?

Неужто в нежности лучей

Он наслаждался, таял?

Пожил на свете, а зачем?

Убей меня, не знаю.

 

***

И вот свисток – вагонов лязг,

И дрожь твоих объятий

Так сладостна! И не разъять их,

Не расцепить, я весь завяз

В их нежности и в их испуге;

Удары сердца твоего, –

Я слышал все до одного, –

Всё – в них, в объятьях... Пламя вьюги

У ног металось, и полна

Душа, словно цветок нектаром,

Одной тобой... Теперь вот старым

Я стал, и нет тебя, жена.

 

УТКИ ПРИЛЕТЕЛИ

 

Мартовские тёплые метели

На Амуре сонно улеглись.

Что там, в небе? Огласилась высь:

Утки, утки! Утки прилетели!

 

И каким их ветром принесло?

Прилетают к нам они в апреле,

Но сегодня – первое число,

А они – гляди–ка – прилетели!

 

И вот–вот рванётся ледоход,

И наш Батюшка задышит днями,

И в лиман футбольными полями

Заторопится амурский лёд.

 

На закрайке льдины сели утки,

Как по ниточке, сидят, а вон

Повалили стаями в обгон,

Словно простригая воздух чуткий

Крыльями… Помашем им рукой.

Люди, что вы нежитесь в постели?

Выходите – утки прилетели!

Праздник на Амуре, да какой!

 

***

Ты ко мне появилась из тьмы,

Твои волосы мятою веют,

И Байкал за ресницами... Мы, –

Словно вкопаны: ноги немеют.

Целый день без тебя –  куча дел   –

Зарывался в газетной текучке:

Сорок строчек – в досыл, а глядел

На часы уж… Но солнечный лучик

Жил в душе и пером он водил,

Сорок строчек, а мне – на аллею!..

Наконец–то, – как конь без удил,

Я свободен! .. И мятою веют

Твои пышные волосы, в них

Мягко пальцы мои окунуты...

Жизнь в сравнении с вечностью – миг,

Ради  этой минуты.

 

***

Кивни, кивни издалека...

Ты мне ни слова не сказала,

И, словно перышко, легка,

В толкучке актового зала

Ко мне явилась; бал шумел,

Дыша студенческим азартом,

И в пыл разгорячённых тел,

Как пятиклашку из-за парты,

Меня за руку повела

И в волны вальса окунула,

Ты всех прелестнее была

В разливе праздничного гула.

Кружил, кружил тебя и я

Легко, ни капли не робея,

И блеск из–под ресниц струя,

Ты, словно сказочная   фея,

К себе влекла, твоя рука

Дрожала чуть...  В туманной дали, –

Минули годы, – кружим в зале,

И ты, как перышко, легка.

 

***

Если б ты знала, как одному

Пусто на свете!..

Так поднакатит – одел бы суму...

Да не осветит

В поле тропинку звезда, не взблеснёт

Небо ночное:

Сердце как будто попало под гнёт,

Ноет и ноет.

Я по ночам, словно бы наяву,

Всё обнимаю

Плечи твои, и зову, и зову,

Знаю ведь, знаю:

Тяжким молчанием будет ответ,

И я ночами

Слушаю музыку прожитых лет...

Нежит лучами

Голос твой милый:  "Помчали к реке'" –

Слышится в рани...

Годы идут, а следы на песке

Манят и манят.

 

 

***

– Поцелуй меня.  Да нет, не так –

Конвульсивно, жадно.

–  Нет, – сказала ты, – хочу прохладно,

Так хочу или совсем никак.

–  Поцелуй, как в памятную ночь.

Ах, как он терзает,

Поцелуй твой! – Да, а я босая

По колючкам убегала прочь

От тебя, а ты меня настиг,

Полонил в объятьях

И понёс, и , боже, моё платье

Заголилось, – не забыл тот  миг?

Я не знаю как, но жало губ

Я в твои вонзила,

Только так тебя остановила...

– Признаю, я был позорно груб,

Но сейчас–то, дорогой палач,

Ну хотя б вполсилы ,

Поцелуй, чтоб душу занозило... –

И, как рысь, ты кинулась: – Не плач!

 

НА ТАНЦПЛОЩАДКЕ

 

Губы вишнями рдеют

Над ручейком эмалевым,

Из-под ресниц… Но где я

Видел блеск этот палевый?

 

–  Можно с вами? – и вместе мы

Чудной жизнью живём,

Под журчащими листьями

В вальсе Глинки плывём.

 

И тону в лунной дали я:

Этот палевый блеск...

Эта чуткая талия

И сиянье небес!

 

Отведу я – судьбу? – её

На скамью и уйду –

На свою голубую

За туманом звезду.

 

Но один уголочек

Есть в душе для чудес:

В тихой заводи ночи

Нежный палевый блеск.

 

***

Девочка тринадцати годков,

Бабочке тропической подобна,

В мир явилась ты, и в нём легко,

Весело порхать, и он незлобно,

С умиленьем на тебя глядит,

Словно бы любуясь завитками

Золота волос, и вздох груди

Уж двумя отмечен бугорками.

 

Вот и ты взглянула на меня,

Взгляд невинен, но я чую, чую,

Как лучатся искорки, маня,

И, заворожённый, к ним лечу я.

Но, одёрнув мысленно себя,

Улыбаюсь: ну куда ты, старый,

Встрепенулся, словно лось, трубя,

А бренчишь рассохшейся гитарой.

 

***

Всю ночь сидели у пруда

С тобой на парковой скамейке,

Мерцала звёздами вода,

А я глядел, как вились змейки

В твоих глазах: они, лучась,

Словно вьюны, в меня летели,

И света звёздного качели

Несли, несли, какой уж час,

Туда, где дышит окоём,

И я, заворожённый взглядом,

Казалось, таял, таял в нём,

И ты была по–детски рада;

Была со мной – как на духу,

 И змейками во мне резвилась...

Ниспосланная  небом милость.

За что? Понять я не могу.

 

НОВОСТРОЙКА

 

Золотая пудра! Золотая пудра

Солнцем пересыпаны у девчонок кудри.

 

Русое раздумье  – чистые протоки,

Словно бы прозрачны, словно бы глубоки.

 

Под рукой любимой как они б взбурлили!..

Но идёт уборка под завесой пыли.

 

На балконе воздух изнывает лаской.

И туда – девчата, и со ртов – повязки…

 

Смеха–звона груды сыпанули в утро:

– Ой, девчонки, гляньте – золотая пудра!

 

Зеркалами окна – все, как есть, блондинки,

В коготках по солнцу у любой пылинки.

 

И  ресницы прыщут светом золочёным,

Только губы свежи, губы, как пионы.

 

ВЕЧЕРНЯЯ ШКОЛА

 

–   Ну, Галя, иди, – обернулся он, –

Живо стягивай комбинезон.

Он –  это  Юрка,  девичий кумир,

Маляр-виртуоз, маляр-ювелир.

Он красок открыл ей волшебный мир,

Он – её бригадир.

 

О юный романтик, о робкий чудак,

Как он бледнел, приглашая в кино...

А за окном и правда темно,

И надо бежать, но как?

 

Семь часов белили подъезд,

Семь часов  – как один присест.

И бригада сказала: "Всем

Остаться ещё на семь".

 

Дом «живой», уже дышит он,

В нём – тепло их усталых рук,

В мир глядит очарован вдруг

Неба вскинутой вышиной.

 

Птицы, ветры над ним летят...

И решимостью дрогнул взгляд:

–  Не пойду!  – в комбинезон рука, –

Школа пусть подождёт… пока.

 

А девчата? В глазах укор.

Юрка вспыхнул, как метеор:

– Ну, а мы говорим – шагай!

 

 …Искру высек дугой трамвай.

Едет Галя, к окну припав,

Молча трёт о глаза рукав:

«Я потом... я приду… скажу...

Завтра вам дневник покажу,

Я за всё…» Полыхнул неон

Кинотеатр... как далекий сон.

Улыбнулась:  «Эх, ты, чудной!

Так неловок в тих со мной.

Только я у тебя в плену,

Пригласи меня, слышишь? Ну?»

 

***

Глаза лучистые, чернее угля,

Что блеском осыпаете меня?

Не сердца ль стук вам подсказал, не нюх ли,

Что близок вам я, и в ответ огня

Вы ждёте иль хотя б весёлой искры,

Что трепетом вам душу вспламенит

И дальним эхом отзовётся близко,

И вспыхнет алой нежностью ланит.

 

Ах, очи милые, как много вас вокруг

Агатовых и пепельных, и синих,

И взглядов музыку ещё мой слух

Вбирает, пышной осенью осиян.

Но грустная улыбка шевельнёт

Волну души: всё было, было, было...

Душа жива, она ещё не лёд,

Волна её бежит, но как остыла!

 

У МОГИЛЫ ОБУХОВОЙ*

 

Могильный  камень меньше валуна,

С арбуз, и в металлической оправе

К нему портрет приставлен. Да,  она.

Она, великая, под стать державе.

 

Обухова. И... камешек такой,

И в сердце словно бы кольнуло шилом:

Не заработала, не заслужила

Достойный Камень к урне гробовой.

Ну что ж, из века в век художник беден,

Чему тут удивляться, это так,

Не герцогиня же она, не леди,

Чтоб мавзолей стоял, как особняк.

 

А камень мог бы унести под мышкой

Обычный  человек, не великан.

Всё простенько у нас, к чему излишки, 

И кладбище само не на века.

 

Всё тлен...   «Не пробуждай воспоминаний, –

Я слышу вечное, – минувших дней,

Не возродишь былых желаний

В душе моей, в душе моей…»

 

О господи,  и красотой и силой,

Он вновь пленяет, голос неземной:

«Не пробуждай..» – я слышу из могилы,

И властвует, как демон, надо мной.

 

Чарует, околдовывает душу,

И, потрясённый, я стою в тиши,

Всю жизнь бы так стоял и слушал, слушал,

Пронизанный до донышка души.

 

Могила эта, знаю, будет сниться.

Ну что ж, такой удел актрисе дан.

Зато какое место у певицы:

Неподалёку Чехов. Левитан!..

 

А Моцарт с бедняками в общей яме.

Попробуй-ка теперь её найди.

Не осыпали гения цветами,

Их на холодной не было груди.

 

Расстёгиваю ворот:  что–то тесно,

И не уйти, не скрыться от вины.

Спасибо Родине хотя б за место

Вот тут, у Новодевичьей стены.

                                                 1974

+    +    +

Да, Изабелла Юрьева была

Эстрадною певицей. Её голос

Парил,  как два распахнутых крыла,

Весь изливался, чувствами не холост.

 

Он струны ваших душ перебирал,

И, откликаясь, ликовали души,

И возносился в небо их хорал,

И слушал бы ты Юрьеву, и слушал...

 

Но вот перед комиссией стоит, –

О дрожь колен! – любимая певица,

Как девочка, смущённая на вид,

Неужто Юрьева?  Иль это снится?

 

И голос Барсовой: "Что будем петь?" –

Да, оперная дива – председатель ,

И Юрьева, – о легче умереть,

Как шаг – в трясину, и не видно гати, –

Поёт всем сердцем... И допустят ли, –

Она дороже жизни, – на эстраду?

Туман, туман неведенья вдали...

Но голос жив!  И большего не надо.

 

Комиссия – раз в год, ну а за год

Вдруг угольком твой божий дар погаснет...

Но голос жив, и это ж праздник, праздник!

Замри, эстрада, Барсова идёт!

 

А что сейчас? С приёмничком в постель

Ложусь я и сказать «спокойной ночи»

Себе,– желанье душу точит, –

Так хочется под белую метель

Романса; голос горней чистоты

Услышать, и чтобы живое чувство

Стих излучал!.. – Но всё хиты, хиты,

Корёжащее душу лжеискусство.

 

Убогие бесплотные стихи,

А «звёзды» безголосы, бесталанны,

Бесстыдно падки до небесной манны,

Но ко всему небесному глухи.

 

А публика взирает благосклонно,

И ночью умиляется, и днём:

Ах, звёзды! Ах, и с ними примадонна!

О Господи, скажи, куда идём?

 

+    +    +

Восходом дышит окоём,

Амур во льду, и чуть светает,

И левый берег, проступая,

Златится розовым огнём.

 

Висит Венера над Землёй,

Звезда любви, звезда печали.

Ах, как она струит лучами

В морозец позднею зимой!

 

И, словно ею обогрет,

Хехцир волной гигантской стынет,

Один, один стоит в пустыне

В раздумье миллионы лет.

Я появился тут на миг,

Впорхнул, как мотылёк–подёнка...

Запечатли сиё, мой стих,

Разлейся жаворонком звонко.

 

Схвати Амур, схвати Хехцир ,

Схвати Венерино сиянье,

Я знаю: сгину этой ранью,

Но ты звени, как бубенцы.

 

+    +    +

Надо мною плывут облака,

Как дымы, размываясь но кромкам,

И мне чудится: нежно, негромко

Льётся музыка свысока.

 

Это что, облака музыкальны?

Иль их души озвучил апрель, –

Словно падает с крыши капель

И звенит голосочек хрустальный?

 

Или плыли над тундрой они,

Где метелью снега завывали,

И теперь эти дальние дали

Окликают и ночи, и дни?

 

Но кому же, кому облака,

Проплывая, несут эти звуки,

Иль печальные ноты разлуки

Над планетой проносят века?

 

Нет ответа. Гляжу в небеса,

Льётся музыка светлой печали,

Словно в душу из облачной дали

Дорогие звучат голоса.

 

+   +   +

Что со мной? Я опять не усну,

И ладонь под затылком.

Всё весна... Не вали на весну,

Сердце бьётся так пылко!

 

И рождается из темноты

Лик знакомый, небесный,

И застыл в созерцании ты,

И в груди твоей тесно.

 

Золотится  теплинка в очах

Ослепительно–синих,

И ты словно сияешь в лучах,

Ими  нежно осиян.

 

Я лежу и никак не унять

Синих глаз наважденье,

И охота опять и опять

Надышаться сиренью.

 

Что со мной? Неужели болезнь

Та, что ждут, как награду?

Полно, плюнь ты и в пекло не лезь:

Всё уж было... не надо.

 

РУЧЕЙ

 

Выдался серебряный денёк,

Снежной бахромой припорошило

Голые деревья, но потёк, –

Неужели? – Да, ожил, ожил он!

 

Растопило солнце корку льда,

И  – гляди-ка – прыгает, резвится,

Скачет между кочек:  «Ты куда?»

И светлеют у прохожих лица.

 

По оврагу он несётся вскачь,

А осины, липы, вербы голы,

Ну а он-то, озорной лихач, ;

Мчит вовсю через леса и долы.

 

Был и я таким же вот лихим

С голосом задиристым и звонким.

Шла война, и я читал стихи,

Словно по фронтам шагал с Твардовским.

 

ВЬЮНКИ

Так неожиданно. Они? Они!

Те самые вьюнки, еще в штанишках

Детсадовских, – ах, золотые дни! –

На них глядел я, удивляясь: ишь как

По изгороди лезут они вверх

И не боятся… А цветки на ножках,

Как граммофончики, и льётся смех, –

Мне чудится, – о-ёй, такая крошка,

И так смеётся, думаю, и мне

Легко и радостно, и мир окружный

Цветист и ярок в милой стороне,

Обнять её бы всю и уж не нужно

Мне больше ничего!.. А ну взгляни,

Неужто граммофончики из детства?

Конечно же, они! Они, они!..

А жизнь прошла и никуда не деться.

 

ХОТЕЛ ЛИ ТЫ?

 

Ты в душу загляни свою – бог мои!

Чего там только нет – и ложь, и лесть,

И зависть, и тщеславие там есть,

И алчность, и любовь – с такой сумой

Тащиться по Земле несладко; но

Богач ты или, горемыка,  сир,

Но ты попал в жестокий этот мир,

Теперь вертись, хотя и мудрено

Вертеться в нём, иль зелен ты, иль сед;

Ты – словно в джунглях, продирайся сам:

То крокодил в засаде, то оса

Нацеливает жало, а то след

Берёт удав...  И ты порой без сил,

Измотанный, бредёшь – и так года...

Ну говори, хотел ли ты сюда?

Хотел ли я? А кто меня спросил?

 

+ + +

Тебя увидел я – о день! –

И словно в сад ступил,

В озоном бьющую сирень –

Так был он сердцу мил,

Весь облик твой! Сияньем глаз,

Сквозною синевой

Пронизан я, – но только раз

С улыбкою живой

Ты вскользь взглянула на меня

И мимо проплыла,

Игривой талией маня,

Беспечна и мила.

А я – увы!  – был юн и глуп,

Боялся красоты:

Изгиб бровей и очерк губ,

И локоны круты,

И взгляд открытый и живой

Глубоких синих глаз... –

Обдал, как жаром, облик твой,

Я в нём завяз, завяз!

Пошевелюсь во сне – и он

Наплыл, заполонил...

То ли он – явь, то ли он – сон?

Но мил, но мил, но мил!

 

ДАВАЙ УВИДИМСЯ

 

Давай увидимся с тобой,

Пускай окутает нас вьюга

Тех давних лет, почуем друга

И ты, и я, и с головой

Уйдем в воспоминанья лет,

Когда невинными мы были,

И как без памяти любили,

Не зная ревности и бед.

Сознайся же, ты не нашла

Родной души, а променяла

Меня – любил тебя он вяло,

И ваших чувств остывший шлак –

Куда теперь он?.. Посидим

За чашкой кофе, потолкуем.

Тебя, нескладную такую,

Любил я и тобой любим

Был, знаю…Ну давай, и нас

Свиданье это не обяжет

Уж ни к чему, не дрогнет даже

Аккорд души: огонь угас.

 

* * *  

Мне б снова пальцы окунуть

В волну твоих волос...

Вдохни их свежесть, даже чуть, –

И уж понёс, понёс

Тебя, лаская, ветерок,

Как семечко ольхи,

В страну просёлочных дорог,

Где пишутся стихи.

И там весёлый, молодой,

В душе – словно колосс,

Летишь в метели золотой

Льняных твоих волос.

Струит их тонкий аромат

Благоуханье ив,

И под тобой леса шумят,

А ветерок, игрив,

Несёт тебя уж над рекой,

Над россыпями кос...

Вот сон навеяла какой

Волна твоих волос.

 

+ + +

Запечатлён во мне твой облик милый,

И годы не сотрут его, поверь.

Не надо знать, какая ты теперь,

Тебя я буду помнить до могилы –

Ту, волоокую, с теплинкой в ямках

У края губ, с улыбкой озорной

Во взоре, – как в кошачьих лапках,

Был мышкой в нём, – но, словно бы луной

Освеченный,  он над моим лицом

Летел, как отблеск магниевой вспышки...

Его и там, под гробовою крышкой,

И пылких уст, и жадных рук кольцо

Мне не забыть. И вот твой голос зыбкий

Сквозь толщу лет, завесу немоты...

Нет, не хочу, чтобы явилась ты

С потухшею и жалкою улыбкой.

 

ТЫ МНЕ МИЛА

 

Минули годы, я листаю

Страницы отзвучавших лет…

Они летят во мне, как стая,

Гусиным клином, и вослед

Я им гляжу и ясно вижу

Твоё лицо и осень глаз,

Они меня всё нижут, нижут

И через годы, и сейчас.

Но нет, и всё-таки не ты

Мою заполонила душу,

Мы небесами не свиты,

А потому всё глуше, глуше

Звучали чувств колокола

И, наконец, замолкли... Всё же,

Хоть не любил тебя до дрожи,

Ты мне мила, ты мне мила.

 

+ + +

Гляжу в твои усталые глаза.

Сжимаюсь весь: они полны печали.

Я знаю, застилает их слеза,

Когда ты в одиночестве ночами

Глядишь в осенней ночи черноту

Так отрешённо, так окаменело,

Как будто роковую ту черту

Переступив; оно белее мела,

Твоё лицо, и напряженье лба,

И складки меж бровей у переносья...

А что в душе? Призыв или мольба?

И словно бы незваная ты гостья

Тут, на Земле, и видится закат

Постылой жизни – тусклой, одинокой,

И всё одна... Ну капельку услад,

Пока ещё игриво вьётся локон,

Пошли, о небо!  Слышишь, я молю,

Хоть капельку, одну, умру иначе,

Ну дай, её с тобою разделю...

О небо, дай!.. А я гляжу и плачу.

 

***

Ну что тут скажешь, ты красива,

Зелёным блеском плещет взгляд,

И норовит меня игриво

Поддеть, но на таких наяд

Я нагляделся, и не в силах

Их чары душу вспламенить.

Мне снится облик, облик милый,

И чувств серебряную нить

Струю к израненному сердцу

Пожившей женщины, она

С грустинкою: хватила перца

Любви и уж не влюблена.

Осенней стужей облик тронут,

Плывут во взгляде облака

Куда-то вдаль, куда-то в омут...

А ты блистательна пока.

 

***

Стихи мои, вы, как этюды

Шопена, лейтесь в тишине,

Их звуки дивные оттуда,

С небес, и душу полнят мне.

Я вас насильем не обижу,

Я по наитию пою,

Пою о том, что сердцу ближе,

Что в душу тянет колею,

Кого с дрожащими устами

Обнял бы и прижал к груди...

Стихи мои, в могильной яме –

И там, – да Бог меня суди, –

Я буду знать, что перед вами

Я чист, как стёклышко, и вы

Перед обидными словами

Не преклоняйте головы.

.